Культура — это мир оживших внутренних ценностей человека, совокупность его реализованных жизненных смыслов. Культура — это совокупный ответ на кардинальный мировоззренческий вопрос: во имя чего живет человек? В культурах разного типа, для разных типов личностей доминантным жизненным смыслом может оказаться и самореализация и самовыражение любой ценой, и престижное наслаждение, и слияние с Абсолютом, и диалог и сотворчество с миром во имя развивающейся гармонии природы, общества и личности. Все это, и многое другое имеет место в современной цивилизации. Я хотел бы сопоставить мировоззренческие идеалы И.А. Ефремова с противоречивыми тенденциями развития культуры на пороге третьего тысячелетия.

В этом контексте я хочу прокомментировать три основных тезиса.

1. Основа мировоззрения И. Ефремова — это подход к человеку и его месту в мире не с точки зрения классового, национального и т.п. разделения людей, но с позиций духовно-психологической направленности нашего внутреннего мира, с позиций внутреннего выбора между инферно безоглядного самоутверждения и диалектикой совершенствования себя и мира. «Академия горя и радости» и «путь по лезвию бритвы» — вот символы такой мировоззренческой позиции.

2. Эта мировоззренческая программа утрачена в современной «массовой культуре» и в сознании значительной части нашего общества. Торжествующее ныне «мурло мещанина» или поклоняющиеся «себе любимому» игрунчики-образованцы глубоко враждебны «утопическим» установкам на совершенствование бытия в соответствии с идеалами развивающейся гармонии (да и вообще с любыми идеалами).

3. Мировоззрение Ефремова находится в основном русле развития русской культуры в ее лучших космистских и «всечеловеческих» традициях и полностью вписывается в становящуюся ныне картину мира. Оно является одним из фундаментальных блоков мировоззрения постновой эры. Выбор нового мировоззрения — это быть или не быть разумному человечеству и нашей все еще прекрасной зеленой и голубой планете.

Начиная с исторической повести «На краю Ойкумены» через все творчество Ефремова проходит идея единства человека и мира, радостного приятия жизни, природы и неприятия противопоставления общества и природы, бессмысленной и жестокой борьбы за власть над миром и себе подобными. «Злой и колючей» социально-психологической атмосфере планеты Торманс в «Часе быка» противостоит мечта о таком мироустройстве, когда можно будет босиком пробежать по нашей планете, не поранив ногу (в «Туманности Андромеды»). И это отнюдь не утопия бесконфликтного «земного рая». Писатель видит глубокую двойственность и природы и человека. Мы должны помнить, предупреждает он в «Часе Быка», что в природе под каждым кустом притаилась змея, что красивые приманки прикрывают безжалостную инфернальную сущность борьбы за существование. Но в ней же — в самой природе (а не только от Бога или от общества!) — источники добра, оторвавшись от которых, человек также попадает в царство инферно, как и в том случае, когда он полностью доверится природе. Типичная ситуация «лезвия бритвы»! Чтобы прийти к гармонии с миром и внутри себя, надо постоянно быть в состоянии алертности, готовности отвечать на вызовы зла и активно творить добро, уменьшать в мире сумму горя и увеличивать сумму радости. Но для этого надо знать не только двойственность природы, но и собственную двойственность — способность человека пойти как по пути «белой», так «черной магии» («Лезвие бритвы»).

Злая сторона человеческой природы олицетворяется в психологическом типе «быков» — упрямых, злобных, властных. Они, увы, могут принадлежать к любому классу, нации, партии, религиозной конфессии (читатель, проанализируйте свой собственный жизненный опыт, взгляните вокруг себя: по тем ли критериям — чисто внешней принадлежности к той или иной социальной группе — мы разделяем людей на врагов и единомышленников?). Рангом поменьше, но та же злая природа проявляется в так называемом «повседневном садизме» («Лезвие бритвы»), т.е. желании унизить другого человека, насладиться его зависимостью от тебя (а это ведь, пожалуй, ведущий принцип в поведении отечественной бюрократии; но и среди чиновников есть прекрасные люди, и среди самых «утонченных интеллектуалов» немало проявлений пусть «утонченного», но все того же повседневного садизма). Не дать этим людям властвовать над миром, но прежде всего победить инфернальное начало в самом себе, в нашей психологии — тайна наших горя и радости — это один из основных выводов, вытекающих из творчества писателя.

Доброе начало стремится к гармонии, к такому творчеству, которое не противопоставляет (человека — природе, «элиту» — всем прочим), но объединяет. Гармония эта — не застывшая ясность, но именно развивающаяся гармония, т.е. постоянно преодолевающая и внутренние и внешние противоречия. Подчеркивая развивающийся характер гармонии, мы говорим о пути ее достижения по лезвию бритвы. Но по цели и смыслу — это развивающаяся гармония. Подчеркивая последнее слово, мы обращаем внимание на то, что противоречия (проблемы, парадоксы) существуют не для того, чтобы «элита» наслаждалась своей таинственной к ним сопричастностью, но для того, чтобы решать их.

Академия горя и радости, по замыслу Ефремова, должна осуществлять постоянную, говоря современным языком, гуманитарную и экологическую экспертизу всего, что предпринимает и намерено предпринять человечество с точки зрения соответствия идеалу развивающейся гармонии. Не максимум (прибыли, удовольствий, власти) за счет чьего-то (природы и других людей) минимума, но оптимум во взаимодействии природы, общества и личности — такая парадигма вытекает из представлений Ефремова о характере отношений между человеком и миром и людей друг с другом.

Между тем и эта высшая цель — гармония целостности и путь к ней через постоянное отслеживание и преодоление противоречий в наше время многими подвергается радикальному сомнению. Тенденции к гармонии целостности противостоит тенденция абсолютного релятивизма и плюрализма: все относительно, каждый прав по-своему, всякое стремление к целостности есть проявление «похоти власти» и путь к тоталитаризму. Такова позиция постмодернизма в философии и ее воплощение в поставангардистском искусстве. Ее истоки — в неумении и нежелании брать на себя ответственность прохождения по лезвию бритвы. Предоставим слово сторонникам этого течения: «ХIХ-ХХ века досыта накормили нас террором. Мы дорого заплатили за ностальгию по целому и единому... Ответ...: война целому, будем активизировать распри» [Капитализм и шизофрения. Беседа К.Клеман с Ж.Делезом и Ф.Гваттари. // Аd Маrginem. Ежегодник. М., 1993. С. 405]. Самой подходящей фигурой для такой войны оказывается «революционный шизофреник». На упрек в «безответственном поднятии акций шизофреника» дается еще один ответ: «Что же касается ответственности и безответственности, нам эти понятия неизвестны, это понятия полиции и судебной психиатрии» [Лиотар Ж.-Ф. Ответ на вопрос: что такое постмодерн? // Там же, С.323]. Но поскольку такова практика, то и в теории «Философствование теряет волю к системе, т.е. волю к интерпретации мира в одной целостной модели. Воля к системе — это та же воля к власти» [Философия по краям. Интервью с В.Подорогой. // Ad Маrginem. Ежегодник. М., 1994. С. 9].

Итак, из одной крайности в другую: боязнь тоталитарного порядка ведет к отрицанию всякой упорядоченности; страх перед насилием ведет к полному отрицанию ответственности. На деле за этим стоит психология капризного индивидуалиста, для которого свобода самовыражения непременно означает «непочтительность» ко всему другому. М.Мамардашвили — кумир некоторых «постсоветских» философов — писал: «Философия (и мысль вообще) не может и не должна почтительно замирать ни перед чем. Да и человек, ...вслушивающийся в мир, ему вдруг открывшийся, — такой человек просто не в состоянии замирать в почтении перед чем-либо... Это зона «сверхвысотного напряжения»... И то, что порождается всем этим, — это крик, который нельзя сдержать» [Мамардашвили М. Как я понимаю философию. М., 1990 С. 32]. Невольно хочется спросить: «Даже если от этого «творческого» крика лопнут барабанные перепонки у окружающих?» Но что элите до каких-то там «окружающих»... Они не хотят никаких жертв со своей стороны во имя гармонии целого, но готовы на любые жертвы со стороны других во имя собственной самореализации.

Когда поставангардистский поэт заявляет, что «мир — это мое развлечение», с ним, как говорится, все ясно. Но не может же никто из убежденных в том, что «каждый прав по своему», а любой общий идеал есть, мол, утопия, ведущая к насилию, не понимать, что лозунги типа «анархия — мать порядка» способны рождать еще более извращенное и капризное насилие? Оказывается, можно не замечать этого, если попытаться опереться на определенную интерпретацию достижений современной науки. «Порядок из хаоса» — замечательный вывод синергетики, ограничивающий казавшееся безраздельным господство второго начала термодинамики, что мир (если понимать его как закрытую систему) в конечном счете движется к хаосу, энтропия (мера неупорядоченности) в нем возрастает, в свете этого жизнь и все усилия человека есть «движение против ветра» вопреки основному направлению эволюции вселенной. Теперь стало ясно, что в мире столь же значима противоположная тенденция: флуктуации, рождающиеся в бесконечном разнообразии хаоса, способны организоваться в новый порядок, движение к энтропии противостоит движение к нэгэнтропии (мере упорядоченности). (Характерно название одной из фундаментальных синергетических работ: Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. М., 1986.) Но следует ли отсюда напрямую, что броуновское движение неупорядоченных постмодернистских молекул обязательно породит новую организацию бытия (хотя в принципе такое возможно: и обезьяны могут отстучать на пишущей машинке осмысленный текст, если будут заниматься этим достаточно долгое время), и, главное, что это будет порядок, направляемый добром, а не злым (или равнодушным) эгоцентризмом? Ответственное поведение может сопровождаться насилием, но абсолютно безответственные «творческие акции» уж явно не способны порождать гармонию. Казалось бы ясно: надо пройти по лезвию бритвы, сохранив и свободу самореализации и ответственность за судьбы целого (народа, человечества, планеты, космоса), не впадая ни в догматический тоталитаризм (ценно только целое), ни в безответственный либерализм (ценен только капризный индивидуалист).

На это может быть дан двоякий ответ. Если оппонент будет искренним, он должен сказать: «А зачем мне эта ваша гармония?» (что в переводе на общедоступный язык означает: «однова живем»). Но поскольку искренность (наивность!) непрестижна, то ответ будет другой: «И вы хотите противопоставить нашей элитной сложности примитивные и устарелые идеи Ефремова? Фи, неинтересно». Для тех, кто не хочет никакой ответственности, всякие простые решения (а все гениальное просто) есть примитив. Но это уже их проблемы. Воистину прав поэт В.Солодовников:

Между тем идеи Ефремова суть органическое продолжение основных интенций русской культуры. Эти интенции пробивали себе дорогу в разных формах и сферах культуры: и среди религиозных философов, и среди естественников-материалистов, в искусстве, науке, философии, религии. В религиозно-идеалистической философии они выражались в понятиях соборности (А.С.Хомяков), становящегося всеединства (В.Соловьев), софийности (С.Н.Булгаков), общего дела (Н.Федоров); в философских построениях мыслящих естествоиспытателей — в понятиях антропокосмизма (Н.Г.Холодный) и ноосферы (В.И.Вернадский) [Подробнее о содержании и соотношении этих и ряда других основных категорий отечественной культуры см.: Сагатовский В.Н. Русская идея: продолжим ли прерванный путь? СПб,1994]. С точки зрения «следящих за модой» это все, конечно, «раритеты». Но в действительности именно эти идеи, по моему глубокому убеждению, составляют основу такого мировоззрения, которое может дать духовные ориентиры обществу, способному решить глобальные проблемы современности.

Дадим краткое пояснение упомянутых понятий. Соборность — это взаимодополнительное единство индивидуальности и целого на основе внутренне детерминированного признания самоценности друг друга (любви). Соборность не есть нечто «вроде коллективизма», она преодолевает односторонность индивидуализма и коллективизма, снимая в высшем единстве их положительные моменты, т.е. является классическим примером прохождения «по лезвию бритвы». Но разве ноосфера не есть соборное взаимодействие природы, общества и личности, где человеческий разум служит не своекорыстным интересам «царя природы», но оптимальной гармонии всех трех взаимодействующих сторон? (И поведение ефремовских героев в «Туманности Андромеды» и в «Часе Быка» в этом смысле глубоко ноосферно). Становящееся всеединство — процесс и состояние мира, которым призвано служить человечество. У В.Соловьева это призвание определяется выбором служения Богу; но разве изменится суть дела, если мы скажем, что выбор здесь совершается в пользу негэнтропийных тенденций развития бытия (а не самовыражения любой ценой)? То же самое можно сказать и о софийности. В русской религиозно-идеалистической философии это поведение человека, стремящегося способствовать реализации замысла Бога относительно мира. Но практически в работах того же С.Н.Булгакова говорится о реализации (не использовании!) человеком собственных положительных тенденций природы, ведущих к гармонии, а не к инферно. Общее дело (речь идет о самой идее, а не о ее конкретной интерпретации у Н.Федорова) означает совместную деятельность по совершенствованию мира не на основе взаимной выгоды, но, опять-таки, исходя из идеи служения гармонии целого и самореализации именно в нем, а не вопреки ему (лишь бы пооригинальней). Не случайно русофобы так ненавидят саму идею служения, цинично высмеивают ее, полагая, что «современному человеку» приличествует лишь деловитое функционирование.

Антропокосмизм — философия, разрешающая противоречия теоцентризма (Бог в центре, человек фактически лишен творческой самостоятельности) и антропоцентризма (человек в центре, весь мир лишь средство и полигон для его деятельности). Согласно антропокосмизму, и человек и мир — взаимодополняющие самоценности; мир для человека — его Дом и Сад, в совершенствовании которых он доопределяет мир и реализует себя. Материалист Н.Г.Холодный, сформулировавший понятие антропокосмизма [См.: Холодный Н.Г. Соч., Киев, 1882. С. 176-180] и, работавший в советский период, возможно, и не слышал ничего о соборности. Но разве во всех этих понятиях не проявился основной архетип коллективного подсознательного нашей культуры: стремление к «универсальному синтезу» (В.Соловьев), «всечеловечности» (Достоевский), самореализации в свободном служении (с точки зрения иных культурных архетипов, разумеется, «рабство») становлению гармонии целостности — и в мире и в самом себе.

Я убежден, что если бы И.А. Ефремов не ушел из жизни так рано, он сумел бы полностью воплотить в своем творчестве истоки нашей духовности, которые он уже открыл для себя в последние годы жизни. Он, выросший в атмосфере сугубого материализма, нес в душе те же архетипы. Сознательный синтез идеалистических и материалистических начал русской культуры, я думаю, — дело ближайшего будущего: духовные основы — системные знания — рациональное воплощение. Духовные ценности без рациональной технологии остаются благими пожеланиями. Рациональная технология без управляющей ей духовности в теории рождает технократически-сциентистские иллюзии, а на практике умножает, как это ни парадоксально, абсурдность нашего бытия. Никакие новые технологии, никакой переход к постиндустриальной информационной цивилизации сами по себе не выведут человечество из глобального кризиса. Напротив, возрастание незанятости населения, уход в «виртуальную реальность» сделает отклонения от нормальной жизни еще более извращенными, а сама жизнь — в процессе пресыщения легко доступными удовольствиями и развлечениями («хлеба и зрелищ» при современных технических возможностях) — окончательно потеряет смысл. Люди, удовлетворившие свои текущие (и порой самые фантастические) потребности, но утратившие надличностный смысл бытия и чувство ответственности, как показывают история и психология, деградируют очень быстро. Поэтому разумное овладение объективной реальностью возможно лишь на базе разумного владения собственной субъективной реальностью, психологией, во-первых, и на основе стремления к совместному совершенствованию (а не безответственным играм) обоих уровней реальности. Но разве не в этом заключается основная идея Ефремова?

Поясню это на конкретном примере. Сейчас уже многие, в том числе «лица, принимающие решения», понимают гибельность неконтролируемой человеческой деятельности, стремления к максимуму во всем. И находят спасение в идее «устойчивого развития». Но ведь это чистейшая иллюзия. Если политик, банкир, промышленник, потребитель хотят максимума власти, выгоды, престижных наслаждений, то рациональные соображения могут иметь лишь ограниченные паллиативные результаты. Пока мы не откажемся от гонки на максимальный выигрыш в душе своей, «эра разобщенных миров» будет продолжать скатываться в пропасть. «Личный успех» и «конец истории» (когда производители по максимуму производят, посредники по максимуму спекулируют, а потребители по максимуму потребляют) — не те ценности, которые способны спасти мир. Без «революции духа» ничего не получится.

Неуспех предшествующих революционных утопий обусловлен не только несовершенством человеческой природы (зачем обывателю «коммунистическая сознательность» или ноосфера?!), но и принципиальной ограниченностью обосновывающих их теорий. Так, марксизм в принципе антипсихологичен и неэкзистенциален, он пытался создать «инженерию человеческих душ» по аналогии с технологией материального производства («обработка людей людьми» — характерное выражение в «Немецкой идеологии» Маркса и Энгельса). Успешное преобразование целого возможно лишь на целостной основе. Эта основа или успеет созреть, или эксперимент разумной жизни на Земле кончится крахом (те, кто «ходит по земле», могут не беспокоиться: на их век хватит). Но в этом направлении надо работать, нужен «мозговой штурм», участники которого способны поставить Общее дело выше личных амбиций, пророческих и вождистских претензий. Человеку еще предстоит выстрадать подлинно человеческое отношение к миру. Мировоззренческое наследие И.Ефремова в этом плане еще нуждается в глубоком осмыслении, его идеи — в развитии и в применении к современности. Стремление к развивающейся гармонии никогда не сможет «устареть» и никому не удастся сбросить его «с корабля современности».

Я не сомневаюсь в том, что идеи Ефремова будут востребованы человечеством, если ему суждено выжить. Вопрос теперь стоит иначе: сумеем ли мы принять эту эстафету в нашей стране, не проскочили ли мы порог восстановимости... Практической проверкой этого сомнения могли бы быть, например, ответы на такие вопросы: есть ли у нас люди, способные организоваться, чтобы работать в рамках современной Академии горя и радости? Есть ли у нас люди, способные совместно развивать и применять методологию «лезвия бритвы»? Хотим ли мы действительно работать и получать реальные результаты, а не просто «заявлять о себе» на «интеллектуальных тусовках»? Или чьи-то мозги, увы, «утекли», а кто-то ушел в интровертированное подполье, и лишь «комсомольские мальчики» продолжают, не моргнув глазом, предлагать почин за почином, все также заваливая их один за другим и параллельно перемещаясь с одной карьерной ступеньки на другую?

________________________________________

* Сагатовский Валерий Николаевич — доктор философских наук, профессор, действительный член Академии гуманитарных наук (Санкт-Петербург).